Мое интервью с режиссером Николаем Хомерики

 Alter Ego

Фото: Илья Огарев

Текст: Ольга Борисова

Опубликовано в журнале MENU Magazine #12-01 2012/2013

Режиссер Николай Хомерики массовому зрителю пока мало известен, зато в фестивальных кругах и для поклонников «другого» кино он знаменитость. Две его полнометражные картины – «977» и «Сказка про темноту» – вошли в программу Каннского фестиваля «Особый взгляд». Впрочем, к артхаусным режиссерам Хомерики себя никогда не относил. Доказательством тому его работа в телевизионном проекте «Синдром дракона».

Николай, в вашем кино что-либо прорастает из детства?

В принципе все произрастает из детства.

Каким оно у вас было?

Неожиданный вопрос, про детство еще никто не спрашивал. Родился я в Москве. Когда мне было три годика, семья переехала в Сочи, там я жил до 11 лет в квартире, где сейчас еще живут дедушка, которому сто лет, и жена маминого брата с детьми. Квартира была большая, с видом на море. Сейчас этот вид потерялся, потому что весь город застроили ужасными зданиями. Рядом находилась горка, с которой я катался на санках, когда выпадал снег. Теперь на этой горке два небоскреба. Как это обычно бывает, не учли особенностей почвы, и одно из зданий уже дало трещину… Мама работала педиатром в поликлинике КГБ и МВД, лечила детей людей, работавших в органах. В детском саду я был один раз, и мне там очень не понравилось. Я провалился в яму, про меня забыли, и я сидел там весь день, пока вечером не пришла мама. В общем, я туда больше не ходил. Сидел у мамы на работе за ширмой, пока она вела приемы. Папа ушел от нас, когда мне было лет пять. Потом мама влюбилась в отчима. Он жил на поселении в городе Тихорецк – было такое дело Чурбанова, тогда многих милиционеров посадили за взятки. Когда мамины родители узнали, что у нее роман с этим, как они говорили, уголовником, сказали: «Езжай, куда хочешь, квартиру оставляй, мы тебя больше не знаем». И мы поехали в Тихорецк... Через полгода отчим начал пить, гулять – в общем, не сложилось. Домой нельзя было вернуться – родители отрезали: «Все. Сама этого хотела, вот и получай».

Не пустили?

Нет. Кавказская семья же. Тогда мама написала письма в разные города. Ответили из Новороссийска, что им нужны врачи и они готовы предоставить жилье. Нас поселили в каком-то подвале без окон, где мы прожили года полтора. Люди в очереди на жилье стояли по двадцать лет, но так как моя мама вылечила сразу всех детей, кого только можно было, ей скоро дали квартиру в центре. Она понимала, что там, кроме мореходного училища, мне поступать некуда, и поменяла квартиру на московскую. Так я снова оказался в Москве.

У вас друзья в детстве были?

Были. В Сочи был друг, потом в Тихорецке, мы с ним даже ездили виноград собирать, нас вдвоем отпустили. В Новороссийске прошло мое взросление – первая любовь, первые серьезные драки – за школу ходили на так называемые махачи. Честно сказать, Сочи мне не очень нравился, а вот Новороссийск очень. Там люди получше.

А как вы попали в Нидерланды?

Нидерланды стали моим первым выездом за границу. В Новороссийске отдыхала голландская семья, у них заболел ребенок. Мама его вылечила, и эта семья сделала нам приглашение. Мы поехали к ним в гости, в город Роттердам. Потом после института мне очень хотелось уехать за границу, и мы с другом взяли InterRail – проездной на все поезда по Европе. Покатались по всем странам и поняли, что нам больше всего нравится Голландия.

Почему?

Не из-за наркотиков. Люди понравились, атмосфера. Оказалось, что там очень дешевое и при этом качественное образование. После Международного университета в Москве мы поступили в магистратуру финансового менеджмента университета Маастрихте и Амстердамского университет. Сначала поехали в Маастрихт, через три месяца поняли, что в маленьком городишке скучно жить, и перевелись в Амстердам. Там чуть-чуть поучились, потом вообще все это забросили. В Голландии я окончательно для себя решил, что надо заниматься кино.

Почему именно кино?

Еще будучи в Москве я часто ходил в Музей кино, по три фильма в день смотрел. Это сейчас меня в кино не затащишь, а тогда было очень сильное желание.

Это когда было?

Где-то с 1993 по 1996 год. Сейчас скачать все можно, но уже не то. Там же общение было, киноклуб, которого сейчас в нашем мегаполисе нет. Мне кажется, кстати, это огромная беда.

Значит, решив сделать вираж от экономиста в режиссуру, вы поступили на Высшие режиссерские курсы. Вам ведь повезло с преподавателями?

Думаю, да. Их было трое, и все разные: Владимир Хотиненко, Павел Финн и Владимир Фенченко. С точки зрения педагогики я им очень благодарен. Все образование на тот момент было построено на рассказах мастеров о том, «как я провел лето». А тут мы занимались практикой, что было очень полезно.

Чему самому главному вы научились?

Смотреть на эту жизнь со стороны. Параллельно были мастерские Алексея Юрьевича Германа, Владимира Меньшова и Андрея Смирнова, мы все общались. Для меня это стало переходным периодом. Я понял, что в жизни все может быть иначе.

Как вы считаете, почему у ваших фильмов довольно благополучная фестивальная судьба?

Не у всех. Но, думаю, потому, что фильмы хорошие, извините за нескромность. (Улыбается.) Ну и воля случая. Например, у «Сердца-бумеранг», который я считаю самым важным из своих полнометражных фильмов, фестивальная история довольно витиеватая. Я не стал ждать никаких международных фестивалей в Локарно или Венеции. Между нами (то есть мной и читателями журнала), я сильно обиделся на Каннский фестиваль, не взявший картину, и сказал: «Ну если так, не доставайся же ты никому». И отдал ее на Московский Международный кинофестиваль, где был получен только один приз от Издательского Дома «Коммерсантъ» за лучший фильм. Дальше были Турин, Севилья, Роттердам... Фильм оказался недопонят, что в принципе бывает. Как говорил мой покойный друг Иван Владимирович Дыховичный, если с фильмом такое происходит, значит, он действительно хороший.

Вы думаете о зрителе, когда снимаете?

Я не для зрителя снимаю, а для себя и надеюсь, что кому-то это будет интересно. Но у меня есть и другие фильмы. Сейчас выходит сериал на Первом канале…

Вы сериал сняли?

Многосерийный фильм «Синдром дракона». Это совместный проект с украинскими продюсерами, очень большой и дорогой, в котором снялись много, как говорится, медийных актеров. В ноябре два года, как я его снимал. Сначала думал, из-за денег, потом все равно вкладывался, как в свое.

И как ощущения от массового кино?

Я себя в массовом кино не ощущал, просто работал в другом жанре. Случалось, у меня не было денег, а хотелось что-то снять, и мне отказывали со словами: «Ты артхаусный режиссер». Сейчас чисто спортивный интерес: что они скажут, посмотрев этот сериал? Если я снимаю сложные фильмы, это не значит, что не могу снимать другие. Разница только в том, что какие-то вещи делаешь более понятными, но вся твоя психология и твоя мысль там есть. Нервничаю только по поводу рекламы – там все так завязано, не знаю, куда они ее будут вставлять.

Как вам снималось у Ренаты Литвиновой в фильме «Последняя сказка Риты»?

Нормально. Единственная сложность, что иногда хотелось сымпровизировать, но я не понимал как: Рената не давала читать сценарий, она писала его по мере съемок, которые шли в течение двух лет.

Вообще режиссеру важен актерский опыт?

Я до этого снимался в студенческих работах. Мне кажется, очень важно встать на место актера. Есть тупоголовые режиссеры, которые этого не понимают и говорят: «А давай мне сейчас повеселее, а давай сейчас вот так…» А может, у актера настроение плохое? Возможность побывать в его шкуре помогает тебе потом находить правильные слова как режиссеру.

Алиса Хазанова – ваша любимая актриса?

Да. С Алисой мы познакомились в Париже, где я учился в киношколе, а она жила. Алиса хотела попробовать себя в кино, и я снял ее в маленькой роли в дипломном фильме, потом в большей в «977», потом была главная роль в «Сказке про темноту». Но это все ерунда, главное – таких людей редко встретишь. Есть актеры, актрисы, а есть друзья. Вот она стала другом по жизни.

Какие чувства вы испытываете к своим героям и героиням? Вы их любите, ненавидите, жалеете – что?

Конечно, люблю их. На героев я проецирую свое внутреннее альтер эго. Это может быть женщина-милиционер, машинист метро или ученый, но я всегда даю главным героям что-то свое.

Вы как-то сказали, что кино и книги вас мало занимают, вам интересна реальная жизнь…

Это правда. В последнее время думал почитать книжки, но это будто кто-то прожил жизнь, что-то увидел и написал. Иногда, правда, Гоголя полезно почитать… Но все же хочется самому эту жизнь видеть, перерабатывать и выдавать. В свое время я много читал книг и смотрел фильмов. А сейчас уже не хочется читать чужие письма. Скажем так, свои хочется написать.

Вы и вправду долгое время ничего не читаете?

Новости в Интернете. А в кино хожу только на премьеры, когда друзья позовут. Больше из политкорректности. А так – не хочу. Зачем мне смотреть какой-то дурацкий фильм, когда я еще не посмотрел всего Феллини, Антониони, Пазолини?..

Николай, что нужно, чтобы получилось хорошее кино? Это вообще можно просчитать как-то?

Что-то можно. Но если просчитывать будет не очень хороший режиссер, у него все равно не получится. Я этим не занимаюсь, стараюсь делать разные фильмы. Бывает, режиссер снял фильм в удачной стилистике и продолжает ее эксплуатировать. Мне же интересно пробовать новое, браться за то, что не умеешь делать.

Чего вы не умеете, но хотелось бы?

Очень хочу снять сюрреалистический фильм, что-то между Бунюэлем и Параджановым.

Скажите, а любовь и одиночество – это ваши темы?

Не мои, а всех художников, композиторов и так далее… Темы любви и смерти начались с момента возникновения человечества. Две вещи человек не в состоянии до конца понять – что с ним произойдет после смерти и что такое любовь. Они неуловимы, поэтому о них интересно снимать кино или писать картины. Все остальное – повседневность.

А про одиночество вы умолчали, заменили смертью…

Все взаимосвязано. Люди рождаются и умирают в одиночестве, сколько бы друзей у них ни было на Facebook. Он, кстати, является показателем того, сколько в мире одиноких людей. Одиночество – внутреннее чувство.

У творческих людей оно сильнее выражено?

Обострено. Я, честно сказать, больше переживаю не за свое одиночество, а за чужое.